итак, сегодня обойдемся без нытья и жалоб на жизнь, хотя все паршиво, за исключением некоторых прекрасных вещей, что однако, объясняется только тем, что они - от Бога.
сегодня, покопавшись в старых дисках, нарыл рассказ двухлетней давности. это, как говорит один мой знакомый, зверь редкий, цены немалой - потому что законченный =)))
была когда-то, да и есть на просторах Интернета RPG Арена. ваш покорный слуга проживал в ее мире в те времена, когда там еще не творился беспредел, возникший в исторически-переломный момент, когда админов посетила светлая мысль проапгрейдить игру. думаю, никому не нужно объяснять, что в данном контексте означает ПК. так вот, для перевоспитания закоренелых рецедивистов и наглых киллеров, а также для спокойствия нейтралов и снижения спроса на рынке труда для АПК администрация приняла решение о создании новой локации - Архипелаг Турухан. что-то вроде "помойтесь, ребята". впрочем, идея скоро загнулась, а рассказ остался.

итак, знакомтесь - Каторжник на Архипелаге ТуруханЯ и сам не понял, как это случилось. Помню только, на меня напал один из стражников, тех, что за деньги уничтожают убийц. Мы дрались, но силы были неравны…
Когда я очнулся, то вместо привычных городских стен вокруг меня высился частокол из высоченных, грубо отесанных бревен, солнце клонилось к закату, освещая унылые бараки да неприветливую голую степь. Некоторое время я стоял неподвижно, озираясь вокруг… Увы, сомнений не оставалось, спутать это место с другим невозможно – я попал на Архипелаг Турухан.
С давних времен сюда ссылают воров и убийц, всех тех, кто вел неправедную жизнь в мире Арены, а потом был убит стражником. Здесь им предстоит каторжный труд, за который они постепенно, но мучительно медленно, освобождаются от своей вины перед обществом.
На мгновение меня охватило отчаянье – почему? Как это возможно? Столько раз я слышал рассказы о Турухане, но никогда мне и в голову не приходило, что доведется увидеть его своими глазами, самому ступить на эту землю отверженных…
Ничего не оставалось делать, как пойти к тюремщику Зловидию. Стоит ли говорить, что принял он меня далеко не с распростертыми объятиями. Для него я был не более чем одним из преступников, сосланных на архипелаг для искупления вины. Здесь он был над нами полноправным начальником, а мы вынуждены были подчиняться ему. Он не скупился на самые изощренные клички и прозвища, какие только мог придумать.
Не успел я оправиться от первого удара, как меня настиг другой – все вещи и оружие у меня отобрали до окончания срока каторжных работ, сообщение с большой землей запрещалось. В моем распоряжении остались лишь мои собственные руки да скудный запас магии. Не в моих правилах предаваться отчаянию раньше времени – долгие годы одиночества и бесконечные сражения закалили меня, но, признаться, после разговора со Зловидием, трудно было не впасть в тоску и уныние.
Смутно еще я представлял себе свою дальнейшую жизнь на Архипелаге, потому что о жизни здесь, так как понимают ее свободные люди, говорить не приходилось. Впереди ждал каторжный труд, бесконечная работа с восхода и до заката, ночи в холодном бараке и единственное желание как можно скорее получить освобождение.
Первым заданием стала рубка леса. С множеством других каторжников я направился в небольшую рощу, кедры в которой можно было пересчитать по пальцам. Жестокой была борьба среди нас за каждое дерево, за каждый самый хилый ствол, а на другом берегу, на свободной земле, всего в четверти лиги от нас, словно в насмешку, стоял сплошной стеной роскошный кедровый лес.
Во время работы я старался считать удары топора, чтобы не думать ни о чем другом, а еще вернее, вообще ни о чем не думать. Монотонный труд и серый пейзаж производили тягостное впечатление и давили не хуже, чем железные кандалы, которые, впрочем, были нам ни к чему – со всех сторон Архипелаг окружен водой, добраться вплавь до свободной земли невозможно, да и там сладко не придется – на той стороне простираются необъятные Каменные сады и Бродячий лес, которые невозможно пересечь без оружия и брони.
Под вечер усталые и голодные мы вернулись в лагерь. Сдав топор и бревна, и получив скудный ужин, я лег на жесткий тюремный матрац, и мысли, отступившие во время работы, теперь с удвоенной силой нахлынули на меня, увлекая за собой, как водоворот увлекает в темную пучину утлое рыбацкое суденышко в бушующем море.
Внезапно я услышал обращенные ко мне слова:
- Эй, приятель, табаку не найдется?
Повернувшись, я увидел рядом воина в одежде варвара, на щеке его глубокой бороздой пролегал старый шрам, а волосы поседели, но не от прожитых лет, ибо не так уж и стар он мне показался на вид – что-то другое выбелило их как снег.
Молча, я протянул ему потертый кисет. Воин набил трубку и, возвратив табак, снова заговорил:
- Ты, как я погляжу, не больно-то разговорчив. Это, конечно, дело твое. За табак спасибо, да скажи, не сочти уж за труд, за что сослали тебя в эти края.
Я поднял глаза на воина. И в самом деле, за что я здесь? Неужели так я похож на душегуба, что иного места для меня нашлось, кроме как это? Как такое случилось со мной?
По рождению мне на долю выпала очень долгая жизнь, которую бы многие посчитали бессмертием. Потому принимали меня часто за молодого сильного воина, а между тем, уже не один десяток лет бродил я по земле. Чего только не перевидал я за это время, чего только не пережил. Немало я снес лишений, бед и невзгод, что-то я принял, что-то - отверг, но до конца понял лишь то, что единственным сокровищем, данным нам небесами, является жизнь. А коль скоро жизнь – это дар, то не спеши отнять его, если не в силах вернуть обратно. Быть может, именно поэтому я стал бороться за справедливость и порядок. Не раз от моей руки погибали убийцы и негодяи, нападавшие на мирных жителей и тех, кто не в состоянии был дать достойный отпор врагу. Многие благодарили меня, но немало кто и затаивал злобу. У меня появилось много друзей, но и врагов накопилось немало. Однако как это связано с Архипелагом?
Но тут я вспомнил слова отца, не раз говаривавшего, что прошлое никуда не уходит, а лишь притаивается за углом, ожидая момента. Да, вот оно. Мое прошлое меня настигло. Да, теперь становилось понятно – я нес наказание не за настоящие грехи, а за прошлые, ибо не все раны способно вылечить время, а молва – страшнее ножа убийцы.
Было время, когда я не делал различия между честными людьми и негодяями, убивая из прихоти, не слушая никого и ничего. Стоило появиться рядом со мной кому-то слабому и беззащитному, как рука моя сама тянулась к мечу. Это был инстинкт хищника, всегда высматривающего в стаде самое молодое или больное животное, которое легче всего загнать и убить. Я принимался за работу наемника, убивая за деньги тех, кто каким-то образом перешел дорогу моему заказчику. Мне было все равно, мужчина стоял передо мной или женщина – жертва, она жертва и есть.
Приходилось мне сражаться порой и с достойными противниками, но роль охотника мне нравилась гораздо больше.
Зачем я поступал так? Теперь я и сам не мог этого понять. То ли я мстил за годы, когда и сам становился легкой добычей убийц, а может, таким образом я вымещал обиду на клан, из которого меня вышвырнули еще в ранней молодости, когда во мне жило столько надежд и чаяний, вышвырнули, не сказав ни слова объяснения… Может быть так… Боль, гнев и ярость гнали меня вперед и заставляли убивать тех, на защиту кого я встал теперь. Многоликая судьба не раз со мной шутила и преподносила уроки, от которых трудно было сразу оправиться. С того далекого, буйного времени я много чего осознал. То, что раньше приносило удовольствие, теперь вызывало лишь отвращение. Если бы только у меня была возможность, я просил бы прощения у всех обиженных мной… Я стал борцом за закон, забыв, по иронии судьбы, что закон написан для всех, и мне, пусть и сменившему черное на белое, должно было понести наказание за прошлое…
Я опустил глаза и, ничего не ответив своему собеседнику, отвернулся к стене.
Потянулись вереницей серые дни, как две капли воды похожие друг на друга. Ничто не скрашивало безрадостного бытия, кроме лагерных крыс, деловито сновавших между нами – разве было им хоть какое-то дело до людских горестей? С утра и до вечера каторжники выполняли работы – валили лес, добывали руду. Здесь было немало сильных воинов, несомненно известных в мире Арены, тем более странно было видеть их в тюрьме - не оставляло чувство какой-то абсурдности происходящего. Иногда попадались знакомые лица, но все они были неизменно хмуры и сердиты. Да, среди них было немало разбойников, действительно заслуживавших подобного наказания, и мне казалось, что многие понимали справедливость приговора. Ни разу не долетали до моих ушей жалобы или ворчание – в молчании выполняли они свою работу, в молчании возвращались назад. Изредка, правда, удавалось перекинуться парой слов со своими соседями, некоторые даже отвечали вполне дружелюбно – правду, видно, говорят, что беда сплачивает людей.
Часто во время работ я бросал взгляд в сторону материка, отчетливо видимого в ясную погоду с Архипелага. Несмотря на все трудности, там шла своим чередом жизнь, а не существование, ставшее участью каторжников здесь.
Каждый день казался мне вечностью, и особенно мучительны были бессонные ночи, когда перед моими глазами снова и снова вставал картины прошлого…
Руки мои пролили немало чужой крови, и срок мой был одним из самых долгих. Только через несколько месяцев я снова ступил на землю материка. После угрюмой тишины Турухана, скрашиваемой лишь прибоем да редкими криками заплутавших чаек, город Белого Камня оглушил меня шумом торговой площади, а разношерстная толпа испугала.
Что ж, я возвращался к обычной жизни, хотя бывшему каторжнику тяжело смотреть в глаза людям. Мне снова предстояло бороться с убийцами, вот только теперь мне уже не так легко было бы поднять на них руку, как раньше. На холодном и неприветливом Архипелаге Турухан я понял простую истину, о которой почему-то часто забывают – любой силой должен управлять разум, но любой разум должен прислушиваться к голосу сердца.